Гавань разбитых ракушек - Страница 82

— А ты предлагаешь поддерживать его, чтобы не упал, но этого явно недостаточно, чтобы он отошел от края. И как долго ты будешь поддерживать? Бесконечно?

— Ты жестока, Лара.

— Нет, реалистка. Поживешь здесь с мое, тоже будешь такой же.

— Почему же ты продолжаешь здесь работать?

Она помолчала. Нахмурилась, но потом ее лицо вновь приобрело насмешливое выражение.

— Деньги, моя дорогая. Ради денег. Мне неплохо платят.

— Неужели ты не могла бы зарабатывать лучше в другом месте?

— В каком, например? Вот скажи, в твоей стране врачам хорошо платят? Нет, сама говорила. А в тех странах, где хорошо платят, мне никто не даст работать.

— То есть тебя вовсе не трогают проблемы этих людей?

— О-ля-ля! Трогают, но я решаю их профессионально. И за деньги. А ты — непонятно из каких соображений. Карьера не карьера, деньги не деньги. Я не пойму, что ты здесь делаешь. Если карьера — то тогда правильный старт. Потом взлетишь в офис какой-нибудь штаб-квартиры и будешь сидеть за компьютером и писать красивые отчеты и рекомендации, как помочь бедным людям так, чтобы и богатым была польза.

— И что в этом плохого?

— Ничего.

Лара пожала плечами. Как легко завести Панову! Даже неинтересно. Вспыхивает, как лучинка, вся кипит, а возразить резко не может. И постоянно нарывается на споры, хотя знает, что ничего лояльного не услышит. Ее словно магнитом притягивает. Отступает, дуется и опять приходит. Наступает на те же грабли. Получает по лбу, злится. А потом все по новой. Просто забавно с ней спорить.

— Африка — это Африка, моя дорогая. И ничего ты с этим не сделаешь, разве что запомнишь это хорошенько. Это другая планета. Другой мир. Ты их жалеешь, а это ошибка. Если ты поймешь, какие они, как они живут, ты поймешь, что они просто другие, африканцы, и это не хорошо и не плохо. Это факт. Такие, как ты, думают, что могут изменить их жизнь, переделав под западные стандарты. А они не хотят других стандартов. Они хотят лучше жить, но так, чтобы при этом ничего в укладе их жизни не изменилось. Зачем вам, белым, техника, новые технологии? Потому что вы без них как без рук, не проживете. А африканцы проживут. Они поприветствуют цивилизацию, но обойдутся и без нее, если так звезды расположатся.

— Ты много говоришь об Африке, но никогда о России. А ведь ты провела там лет семь, не меньше, так? Ты бы не хотела уехать отсюда? Работать в России, например. У тебя же российский диплом. А условия там получше.

— Раньше думала об этом. Теперь нет. Я все же принадлежу этой земле. Теперь уже не узнаешь, есть ли во мне нигерийская кровь или нет, но их богиня Ошун точно имеет со мной связь. Огужога был прав. Служить этим несчастным женщинам — мое предназначение. Я не могу их бросить. В этой клинике или в другой, в этой стране или в другой, не имеет значения.

— Но почему же не в России? Мало там нуждающихся в помощи врача женщин? И лагеря беженцев тоже есть, кстати.

— Ты же сама понимаешь. Там таких, как я, врачей — тысячи. А мой цвет кожи только помешает. А здесь — это привилегия, которую я успешно использую.

Ольга колебалась, прежде чем задать следующий вопрос. Лара казалась в разговорчивом настроении, что не каждый день случалось.

— А ты никогда не пыталась найти свою мать?

Лара и бровью не повела.

— Я ее даже нашла, можешь себе представить. Она живет там же, на островах.

— Ты с ней виделась?

— Нет.

— И не хотела бы?

— А что я ей скажу? Привет, я твоя повзрослевшая любимая дочь?

— Не знаю. Рита моей матери звонила. Хотя, может, она и не знала, кто ее мать.

— Может, и не знала. А может, просто не могла совладать с патологическим стремлением услышать голос матери. Это больше, чем просто любопытство. Это тоска по любви. Надежда на чудо, что однажды мать вдруг скажет — приезжай, я жду. Впрочем, это только мои догадки, — смутилась Лара под пристальным взглядом Ольги.

— Но ты же не хочешь видеть мать? У тебя нет голода любви?

— Нет. Во мне слишком много цинизма и злости, они заняли все вакансии.

— А если бы мать тебя признала? Позвала бы?

— Ну да, все бросить и бежать в захолустье, в деревню на крошечном острове? Не надо мне такого счастья. Я к фермерству непривычная. К козе не знаю с какого боку подобраться. Меня же миссионеры вырастили. А как доить козу, в программу не входило. Так что от меня в хозяйстве сплошные убытки.

Лара рассмеялась.

— Как позвали бы, так и назад бы отправили. Дай мне разок потолочь рис в ступе, и я свалюсь на неделю с жуткой болью в руках. Белоручка, что скажешь!

— Я еще хуже, — успокоила ее Панова.

— Значит, нам крупно повезло, что Мама Бахна снабжает нас домработницами.

— Да, я так скоро привыкну, потом пальцем не смогу дома пошевелить.

— Не волнуйся, выпишем тебе одну из девочек здешних.

— Вместе с сопровождающим врачом?

— Это мы тоже продумаем, шеф. Все будет в ажуре.

Ольга не совсем понимала, что так веселит Лару, но это придало ей храбрости.

— А ты и правда поехала бы со мной в Россию? — выпалила она. — Если бы была возможность, ну просто в гости? Неужели не скучаешь?

— Иногда.

— Почему же ты упорно не говоришь по-русски, не делишься своими воспоминаниями?

— А что именно ты хочешь узнать?

— Все. Все абсолютно. Как ты там жила, где, кто были твои друзья, куда ездила. Мне все интересно.

Лара перестала улыбаться. Теперь она задумчиво жевала стебелек лимонника и смотрела вдаль, за тучи, нависшие между верхушками пальм и небом. Для дождей было еще рано, но тучи не покидали горизонт, словно стояли в ожидании, готовые по первому сигналу разразиться ливнем. Ольга смотрела на нее с такой надеждой. Ей стало ее даже жаль. Что ожидала она услышать? Сколько раз задиралась, пытаясь выпытать хоть что-то из Лары? Лара знала, что завеса становится все прозрачнее и прозрачнее. Но оттягивала последний шаг. Боялась не меньше Ольги, хотя убеждала себя, что Панова просто не заслужила правды. А кто заслужил? Кто из них сделал достаточно для того, что смело посмотреть друг другу в глаза? Сколько еще будут терзать друг друга, соревнуясь в язвительных словах, взаимных упреках? Африканка. Да, она теперь африканка. Теперь она могла смело сказать, что нашла себя, обрела свои корни. А сколько сил, слез и лет ей это стоило? Зачем поднимать со дна морского то, что так тщательно захоронено там?